«ПРОСВЕЩЕНИЕ. ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ»

Опубликовано в печатной версии журнала. Вып. № 5.

Ольга Варшавер — переводчик с английского, дважды лауреат Международной поэтической премии «Серебряный Стрелец», член Гильдии «Мастера литературного перевода».
Из беседы с ней мы узнаем об особенностях и нюансах обширной творческой деятельности под названием «художественный перевод».

ключевые слова: литературный перевод,
детская литература,
глобализация,
современный школьный учитель,
драматургия

ВЫ ПЕРЕВЕЛИ НЕМАЛОЕ КОЛИЧЕСТВО ДЕТСКИХ КНИГ, ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕ ОНИ СТАЛИ ПОПУЛЯРНЫ. ЧТОБЫ КНИГА ПОЛУЧИЛАСЬ, НУЖНО ХОРОШО ЗНАТЬ СВОЕГО ЧИТАТЕЛЯ. КАКИЕ ОНИ, СОВРЕМЕННЫЕ ДЕТИ? ПОЧЕМУ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ МНОГО ИМЕННО ДЕТСКИХ КНИГ?

Давайте начнём со второй части вопроса, она как-то попроще звучит. Переводчиком я в детстве стать не мечтала, а вот тяга к учительской профессии, желание и интуитивное умение поделиться тем, что знаю, проявились у меня довольно рано. Я пошла в педагогический институт, а затем провела десять лет в школе отнюдь не потому, что мне было больше некуда себя применить. С детьми мне интересно, и что-то я про них понимаю, наверное, какие-то достаточно глубокие вещи. Вот отсюда профессиональный — уже переводческий — интерес к детской литературе. Она, не побоюсь высоких слов, формирует личность, делает такую тонкую настройку инструмента под названием «ребёнок». Детские книги — мегаважный («мега» говорит мой младший сын — вместо «очень») пласт литературы.

Я перевожу самые разные книги, но детские люблю особой любовью. И так сложилось, что начала я именно с детских вещей, со сказок Элинор Фарджон, первого лауреата премии Андерсена. Причём она не просто так стала первой… она и правда андерсеновская, писала лиричные, философские сказки, и юмора в них много, такого мягкого, необидного. Годы её жизни: 1881–1965. Фарджон и до меня переводили, но очень немного, а я — с легкой руки Нины Михайловны Демуровой, благословившей меня на это занятие, — перевела несколько её сборников («Корзинка Старой нянюшки», «Маленькая библиотечка» и несколько сказок из других её книг), и получился сначала небольшой томик в московском издательстве «Всесоюзный молодежный книжный центр», а потом толстенный том, объёмом 23 печатных листа. Он вышел в Среднеуральском книжном издательстве в 1993 году огромным, ещё «советским» тиражом в сто тысяч экземпляров. Книга, тем не менее, стала раритетом, её знают и любят, а дети, которые на ней выросли, ностальгируя по книгам своего детства, ищут именно это издание уже для своих детей.

И вот теперь самое время вернуться к Вашему первому вопросу. Какие они, современные дети? В раннем детстве — такие же, как прежде. И если он умеет тыкать пальцем в экранчик, это не значит, что ему не надо читать на ночь сказки. Наоборот, очень надо. Потому что с морально-этической стороной жизни через айпад не познакомишь, и состраданию через айфон не научишь. Наши дети неразлучны с экранами и экранчиками, и получается, что к старшему дошкольному и младшему школьному возрасту они в массе своей становятся уже сильно иными, чем поколения, выросшие без компьютеров. Самую большую тревогу у меня вызывает именно «несопереживательность» нынешних детей и подростков. Она нам ещё ох как аукнется. Я не знаю рецепта, и отнюдь не предлагаю отлучить детей от современных гаджетов, это неправильно, да и не получится. Могу только тихонько подсказать, что, если читать детям и с детьми книги о таких внятных и важных свойствах человеческих, как благородство, честь, доброта, сострадание, польза от этого родителям будет самая прямая. Дети, выросшие на хороших книгах, не будут относиться потребительски ни к своим родителям, ни к своей стране.

КАКОВ СЕКРЕТ ХОРОШЕЙ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ?

Ну, если не брать литературу для самых маленьких (там свои секреты, например, бесконечные повторы, которые малышей совершенно завораживают), я уверена, что хорошая детская книга непременно будет интересна и взрослым. Хорошая детская книга написана хорошим русским языком, богатым и при этом очень ясным, прозрачным.

Я всегда стараюсь хотя бы раз прочитать переведённую книгу вслух, причём не в пустой комнате, а для слушателей. Благо у меня они всегда под рукой: между сыновьями разница в пятнадцать лет, сначала читала одному, когда вырос — подоспел другой. Иногда собираю компанию, читаю друзьям моих детей. И они мне даже не подсказывают, что надо поменять, — просто на публике я сама слышу книгу, даже подростковую книгу, иначе. И правлю, иногда изрядно.

КАК В ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПОЯВЛЯЮТСЯ КНИГИ, КОТОРЫЕ ВЫ ПЕРЕВОДИТЕ?

Очень по-разному. Сама я, конечно, люблю найти автора или книгу и дать им какую-то иную жизнь. Чтобы мои дети или мои друзья смогли прочитать их по-русски и порадоваться им, как радуюсь я. И несколько раз у меня это получилось.

Когда-то в юности мой учитель и друг всей жизни Нина Самойловна Головкова дала мне книгу американской писательницы Ширли Джексон, и я в неё совершенно влюбилась. Попав в переводческий семинар (а занималась я в семинаре при журнале «Иностранная литература»), я предложила этого автора для общей работы.

У неё как раз рассказы, так что это было вполне уместно: каждый участник семинара перевёл по рассказу, и мы их все вместе обсуждали. Потом удалось опубликовать сборник, куда вошли несколько лучших рассказов — наша семинарская работа — и мой перевод романа «Мы живём в замке». А писательница удивительная… Она не принадлежала ни к каким литературным течениям, тихо растила четверых детей и исправно отсылала в женские журналы юмористические рассказики о перипетиях семейной жизни — из них потом составились две замечательные хроники. Зато теперь её называют — я недавно прочитала на одном сайте — классиком тонкого психологического хоррора.

А началось всё в одно прекрасное утро в 1948 году, когда она проснулась знаменитой после публикации рассказа «Лотерея» в журнале «Нью-Йоркер». Нет, не подумайте, что читатели были в восторге! Они завалили автора гневными письмами, требовали разъяснить — не является ли этот крошечный рассказик клеветой на чудесную американскую демократию. Пересказывать сюжет не буду. Сейчас это классика, рассказ изучают в любой американской школе.

Вот Джексон я точно открыла. Ну и второй раз мне посчастливилось тоже с американкой, её зовут Кейт ДиКамилло, и если у вас есть дети, вам наверняка знакомо это имя и названия книг: «Удивительное путешествие кролика Эдварда», «Приключения мышонка Десперо», «Парящий тигр» и «Как слониха упала с неба» (надеюсь, что в следующем издании она всё-таки будет называться «Слониха фокусника», как в оригинале, поскольку книга совсем не малышовая), а для детей помладше — «Свинка Мила».
Я рада, что распознала незаурядный талант Кейт по одной-единственной книжке, по первой её детской повести «Спасибо Уинн-Дикси». И мне очень, просто сказочно повезло с издателями, Варей Горностаевой и Сергеем Пархоменко, которые тогда руководили издательством «Иностранка». Они тоже прониклись и возились с этими книжками как с родными детьми.
В общем, я люблю, когда книги приходят, когда жизнь посылает знаки…

ЕСТЬ ЛИ ЛЮБИМАЯ ИЛИ САМАЯ ЗНАЧИМАЯ КНИГА?

Конечно, то, что я перевожу в данный момент, и должно быть самым любимым, иначе не стоит и браться. Но все упомянутые в нашем разговоре авторы очень для меня значимы и поныне.

Кстати, в издательстве «Текст» только что вышла книга, которую я перевела 20 лет назад. Да-да, она лежала, сделанная, 20 лет. Причём книга немаленькая, 30 с лишним печатных листов, семейная сага, жизнь евреев-эмигрантов начала 20 века в Америке — почти всё столетие, на фоне двух мировых войн, Великой депрессии, холокоста, образования Израиля… Книга отнюдь не только для домохозяек, не сериальное мыло. Почитайте, не пожалеете: Белва Плейн, «Бессмертник».

ВЫ ПЕРЕВОДИТЕ И ЛИТЕРАТУРУ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ. ЧТО ДАЁТСЯ ДЛЯ ПЕРЕВОДА ЛЕГЧЕ: ДЕТСКИЕ ИЛИ ВЗРОСЛЫЕ КНИГИ? ПОЧЕМУ?

Я бы не стала сравнивать, во всём есть свои трудности и радости. Скажу лишь, что тексты, предназначенные для маленьких детей, требуют филигранной отделки, это сродни работе над поэзией или лёгкому колдовству — так, например, я переводила книги Томи Унгерера про Хрюллопсов, осьминога Эмиля, удава Криктора и крылатую кенгуру Аделаиду. Там текста-то в каждой книжке на страницу от силы. А я ломала голову, искала верный тон, потом меня редактировали мои замечательные подруги и коллеги Наташа Калошина и Женя Канищева, а потом я ещё кучу всего поправила в вёрстке. Кстати, многим неплохим «взрослым» переводчикам детские книги порой оказываются не по зубам. Причин, пожалуй, две. Во-первых, они зачастую не готовы работать над тоненькой книжкой едва ли не дольше, чем над толстой взрослой. Во-вторых, они свою целевую аудиторию представляют весьма смутно, отсюда фальшь и всякие рюшечки-оборочки, от которых меня, честно говоря, коробит.

Кроме детских книг, я ещё люблю переводить для театра. Перевела, например, несколько пьес величайшего современного драматурга Тома Стоппарда: две («Аркадия» и «Отражения») давно и хорошо идут в театрах, а вот для третьей сейчас ищу постановщика. Это давняя (1977 года) острополитическая пьеса про диссидентов, посвящена Файнбергу и Буковскому, место действия — Россия. Увы, эта пьеса день ото дня обретает всё бóльшую злободневность.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПЕРЕВОД — ЭТО ИСКУССТВО ИЛИ РЕМЕСЛО? МОЖНО ЛИ ПРИ ЖЕЛАНИИ НАУЧИТЬСЯ ПЕРЕВОДУ НА УРОВНЕ ЗНАНИЯ ПРИНЦИПОВ И ПРАВИЛ, НАВЫКА И УМЕНИЙ, ИЛИ ДЛЯ ЭТОГО НУЖНЫ ОСОБЫЕ ДАННЫЕ? ЧТО ВЫ ПОСОВЕТУЕТЕ НАЧИНАЮЩИМ ПЕРЕВОДЧИКАМ ДЛЯ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ МАСТЕРСТВА?

Для меня ответ однозначен, перевод — это искусство. Да, научиться (и научить) азам перевода можно. Но мой преподавательский опыт подсказывает, что переводчик получится из того, в ком есть творческое начало, кто не калькирует автора, а ищет свои решения. Я таких начинающих переводчиков люблю. Их, конечно, иногда заносит, но их можно и нужно «причесать», дать им принципы, инструментарий, технику, это такая огранка алмаза. А вот человека, который рабски следует за оригиналом, я ничему научить не смогу, алмаза-то внутри нет.

ПЕРЕВОД ЧАСТО НАЗЫВАЮТ МОСТОМ МЕЖДУ КУЛЬТУРАМИ. ВЫ СТРОИТЕ ТАКИЕ МОСТЫ? НАСКОЛЬКО ЭТО АКТУАЛЬНО ДЛЯ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ?

Спасибо за этот вопрос. Я в последнее время много об этом размышляю, причём вот в каком контексте… Процесс глобализации очень сильно стирает культурные различия. Земной шар потихоньку становится шариком. Все ли этому рады — другой вопрос. Но кросс-культурных различий всё меньше, и при переводе литературы для взрослых это особенно ощутимо (я, понятное дело, говорю о своей паре языков, английский/русский, с восточными культурами это, наверное, пока не так).

Однако с детской литературой я явственно вижу другую проблему. Даже термин придумала: «кросс-временные различия» (по-моему, именно я придумала, так вопрос пока никто не ставил). Дело в том, что подростки, да и взрослые, в любой стране плохо знают историю — свою собственную, не только чужую. Недавно я переводила две очень разные книги для подростков, в одной действие происходит в США в 30-е годы XX века, на фоне Великой депрессии, в другой — в конце 60-х, на фоне войны во Вьетнаме и политических волнений, связанных с убийством Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди. А теперь скажите, наши подростки знают об этих исторических событиях больше или меньше, чем о Голодоморе и сталинских репрессиях тех же 30-х годов? Чем о процессе Синявского–Даниэля, о вводе войск в Чехословакию в том же 1968-м, о психушках, где сидели советские диссиденты?.. Посмотрим теперь с другого конца «моста». Я недавно читала в Америке несколько лекций для студентов младших курсов университета. Показала им отрывок из дневника девочки, который был обнаружен в 90-х годах в архивах Лубянки. За этот дневник в своё время посадили всю семью. Но я — без всякой преамбулы — прочитала им вслух отрывок совершенно невинный: как девочка ходила в театр. Показала фото этой девочки, Нины Луговской. И, ничего больше не рассказав об авторе дневника, попросила определить, когда и где она жила. Эпоху 18–19-летние американцы определили по фотографии достаточно точно. Сказали: двадцатые–тридцатые годы. А вот с географией получилось интересно. Вычислили, что страна цивилизованная — театр всё-таки, не шутка. А дальше студенты сказали, что это не может быть Америка. Почему? Ну, у нас же была Депрессия, — отвечают студенты, — театры были закрыты. Их профессора были просто потрясены. Вот такое знание собственной истории. Слово «Депрессия» слышали, а что за ним стоит, как выглядела жизнь людей, не знают.

Так что литература, и переводная литература в том числе, всё больше наводит мосты между эпохами, а не между культурами.

ВЫ ПРЕПОДАВАЛИ В ШКОЛЕ. С КАКИМ ЧУВСТВОМ ВЫ ВСПОМИНАЕТЕ ТО ВРЕМЯ? РАССКАЖИТЕ НЕМНОГО ОБ ЭТОЙ ЧАСТИ ВАШЕЙ ЖИЗНИ.

Школу я вспоминаю очень тепло. Я работала с 1981 по 1990 год в школе
№ 60, которая теперь № 1243 — английская спецшкола в самом центре Москвы, она находится между Консерваторией и театром Маяковского. В те времена в спецшколах уже не было никаких спецпредметов типа английской и американской литературы — их убрали из программы, ещё когда я сама училась в школе, — поэтому я просто преподавала английский. Пришлось изобретать много «велосипедов», поскольку в нашем славном вузе (МГПИ им. Ленина) язык преподавали замечательно, а методику — совсем плохо. Никак, в сущности. Ну, вот и пришлось осваивать это дело уже на практике. Но зато и никакой поточности не было в работе, всё продумывалось, затачивалось под ученика. У меня со многими бывшими учениками до сих пор сохранились добрые отношения.

Уходить я собралась в 1989 году, потому что к тому времени уже начала довольно много переводить, а совмещать два таких разных дела, да ещё при наличии маленького ребёнка было непросто. То есть я решила уйти из школы совсем не потому, что мне там было неуютно. Но директор наша, удивительный тонкий интеллигентный человек Нина Ивановна Тимонина, очень не хотела меня отпускать. Как раз в тот год отменили УПК — учебно-производственный комбинат, где старшеклассники теряли целый учебный день в неделю на странные занятия, которые большинству вряд ли пригодились в жизни. И школам разрешили два учебных часа в неделю заполнить по своему усмотрению. Вот Нина Ивановна и предложила мне вести художественный перевод. Классы должны были делиться на три подгруппы, одни шли на информатику (ценное и новое тогда дело), другие учились на гидов-переводчиков (тоже куда более полезное умение, чем перевод литературы), а остальные — ко мне. И я, естественно, боялась, что никто ко мне не придёт — проку-то никакого. Ну… в общем, наоборот, желающих набралось слишком много, пришлось отправлять народ в другие группы.

КАКИМИ ГЛАВНЫМИ, НА ВАШ ВЗГЛЯД, КАЧЕСТВАМИ ДОЛЖЕН ОБЛАДАТЬ СОВРЕМЕННЫЙ ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ?

Современный школьный учитель должен… Скажу очевидные и, наверно, банальные, но тем не менее значимые вещи… Он должен всё время учиться, он должен быть интересен для школьников. Личность учителя — её никто, никакой компьютер не отменяет. А ещё учитель должен быть предельно честен. Например, если он чего-то не знает, надо уметь честно в этом признаться — уважать его от этого будут только больше. Расскажу смешной эпизод. Когда мой старший сын учился в пятом классе, учитель английского — школа была самая обычная, районная — спросила: кто был первым президентом США? Мой сын ответил: Вашингтон. Кто-то брякнул: Линкольн. И учительница этого «знатока» поддержала, уж не знаю, какой бес её попутал. Вышел спор. Ну что, собственно, тут спорить? Ну, ошиблась учительница, бывает. Так извинись, признай ошибку — и дело с концом! Знаете, что она сказала на следующем уроке? «Женя нам тут рассказал, что первым президентом США был Джордж Вашингтон. Ну, это, в общем-то, так. Но по некоторым источникам всё-таки Линкольн».

ЕСТЬ ЛИ СЕГОДНЯ У ВАС УЧЕНИКИ? ВИДИТЕ ЛИ ВЫ СЕБЯ СНОВА В КАЧЕСТВЕ ПЕДАГОГА «НА СЛУЖБЕ»? В ШКОЛЕ? В ВУЗЕ?

Ученики всегда были, есть и будут. Что касается службы… Я бы с удовольствием вела семинар по художественному переводу. Скажем, по переводу детской литературы. Может быть, даже в школе получилось бы интереснее, чем в вузе…

КТО ВАШИ ГЛАВНЫЕ УЧИТЕЛЯ ПО ЖИЗНИ? КТО ОКАЗАЛ САМОЕ СИЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ВАШЕ ЛИЧНОСТНОЕ ФОРМИРОВАНИЕ,
НА РОЖДЕНИЕ ВАС КАК ПРОФЕССИОНАЛА?

Самым важным человеком в моей жизни был мой отец, известный в своё время архитектор Александр Борисович Варшавер. Думаю, что всё от него — и увлечённость своим делом, и желание всё время что-то новое узнавать и пробовать — особенно что-нибудь нехоженое-непаханое. То, что по-английски называется challenge. Были ещё знаковые люди, но они уже корректировали траекторию, а определил её, безусловно, папа.

Что касается профессии, я училась у замечательного переводчика Игоря Александровича Багрова, он руководил нашим семинаром. Подход к переводу как к искусству, принципы, многие основополагающие технические умения получены из его рук, на семинаре. Напомню, чем обязана ему читающая публика: «Стыд» Салмана Рушди, «Любовник леди Чаттерлей» Дэвида Герберта Лоуренса (вместе с М.Д. Литвиновой), рассказы Сэлинджера, «Золотая дорога удачи» Катарины Причард…

ЧТО ЦЕНИТЕ В ЛЮДЯХ?

Да то же, что и в учителях. Личность — содержательную, интересную. Честность. Благородство, ответственность, умение прощать. Вообще я люблю увлечённых людей, люблю наблюдать, как они работают, — род занятий не важен, важно, что человек, который любит своё дело, прекрасен.

ЧТО ВЫ ЧИТАЕТЕ? ЕСТЬ ЛИ ЛЮБИМЫЕ АВТОРЫ? ПЕРЕВОДИЛИ ЛИ ВЫ ИХ?

Читать, к сожалению, много не получается. Дело в том, что я всегда боюсь потерять интонацию того автора, которого перевожу, боюсь, что чужой, пусть очень хороший, текст собьёт меня с верного тона. Я ведь такой… «попугайный» переводчик. Иногда наоборот, ищу в русской литературе что-то интонационно близкое моему автору — и если нахожу, позволяю себе читать, чем больше, тем лучше.

Любимые авторы менялись, приходили-уходили. В поэзии, впрочем, это неизменно Анна Андреевна Ахматова.

Ещё среди любимых авторов, опять же в поэзии, моя подруга Вероника Долина. Благодаря определённому «содыханью» я смогла переложить её стихи на английский язык, а поскольку все они — песни, задача была вдвойне сложной, ведь надо было сделать, чтобы они пелись. Вообще, перевод стихов на английский — это отдельный разговор, там много подводных камней. Но мой опыт специалисты считают удачным.

В юности я очень любила Айрис Мёрдок, перечитала всё, с трепетом ждала выхода каждого нового романа. И мне выпало счастье перевести её единственную пьесу, «Слуги и снег», она несколько сезонов шла в театре «Сатирикон», волшебный был спектакль в постановке Елены Невежиной. Это удивительная философская притча о природе власти и рабства, о толпе и личности, и о любви, куда ж без неё? Айрис Мёрдок в ту пору была уже очень больна, но у меня сохранилось её письмо со сбегающими вниз кривыми строчками. Очень им дорожу.

Ну и Стоппард… это совершенно особый автор в моей жизни. Пожалуй, из тех, кто корректировал мою траекторию.

ПИШЕТЕ ЛИ САМИ? ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?

Сложный вопрос. Наверно, рановато об этом говорить. Стихи пишу, но это побочный продукт моей жизни. Если что-то и будет — скорее всего, пьесы. А вообще мне кажется, что моё переводческое умение «подыграть» автору — тоже довольно штучная, творческая вещь. Я вполне реализую себя в переводе. И мне это интересно.

Беседовала Оксана ДЕМЬЯНЕНКО